Я был дома. Было начало лета. Бабка шумела на кухне, разговаривая сама с собой. Моя мама взволнованным голосом что-то говорила ей, но бабка не слушала и продолжала причитать. Я встал. Из окна моей комнаты было видно что по городу пробегают большие тени, словно по небу бегут очень плотные облака и солнце сверху освещает их, отбрасывая на многосложное переплетение крыш рваные колышущиеся тени, убегающие за далекий горизонт. Я вышел из комнаты и пошел по коридору.
Я услышал как в дальней комнате быстро говорил телевизор. Это был специальный выпуск новостей, говорили про возможный конец света. Я пропустил это мимо ушей, хотя в глубине моего сознания зародилось волнение. Затем я услышал то, что говорила себе бабка. Она говорила о том что мир умирает, но люди остаются внутри мертвого мира, и не будет ни второго пришествия, ничего. Только бесконечно растянутое во времени вымирание. Она говорила это срывающимся голосом, истерически смеясь и всхлипывая. Иногда она начинала напевать. Мама тихо плакала стоя рядом с ней. У моему горлу начал подниматься удушливый страх. Я дошел до конца коридора и встал в дверном проеме кухни.
Бабка смеялась и пела, мать причетала. Я подошел к окну. Над городом словно двигался невидимый исполинский смерч, не разрушая, не появляясь, но страх циклопического разрушения и бессилия перед абсолютным катаклизмом выплескивался с улицы через окна божигающим потоком. Я с трудом оторвал застывший взгляд от окна, стекло которого мелко вибрировало. Взяв маму за руку, я повел ее с кухни. Мы пршили в ее комнату. Она подняла взгляд на окно и страшно закричала. Повсюду в дома били черные молнии, с треском раздирая полотно чистого голубого неба. Дома беззвучно горели, объятые черным пламенем с первого этажа до крыши. Взодух звинел от крика заживо сгорающих людей. Они горели и не могли сгореть. В взодухе удушающе пахло горящем мясом. Крутящейся столб черных молний медленно двигался по городу, распространяя отраву страха и безисходности, приковывая безумием людей к окнам, лишая их возможности спастись. Они стояли у окон своих домов, безучастно глядя в чистое голубое небо и ожидая своей смерти.
Страх парализовал меня, я задыхаясь полз по полу, пытаясь уйти от намерво вцепившегося в меня окна. Что бы не смотреть на смерть над городом, я прижимал лицо к теплому паркетному полу, нагретому ласковым летним солнцем. Я стер всю кожу на лице, и за мной по паркету тянулся узкий кровавый след. Я выполз из двери. Квартира медленно заполнялась дымом. За моей спиной страшно криччала мать. Откуда-то из глубины квартиры раздавался смех и песни обезумевшей бабки. Я встал, шатаясь и выбежал из квартиры.
Я проснулся, как от сильного удара. В горле стоял удушающий ком раздирающего грудь страха, я лежал в кровати и не мог пошевелится, скованный страхом.